Жанр : фэнтази
Аркадий Галкин
HЕЖИЛЕЦ
- Сестра, адреналин.
В вену воткнулась новая игла.
- Мы теряем его! Электрошок.
Впереди, насколько хватало внутренних глаз, простирался синеватый коридор, местами пошарпанный, загибающийся кольцами и похожий на внутренность космического дождевого червя или какую-то кишку. Внезапно коридор потряс разряд молнии. Это меня абсолютно не волновало.
- Еще электрошок!
Коридор снова вспыхнул, но не остановился - его кольчатые стенки летели навстречу - издалека стремительные, разборчивые, но сливающиеся в движущиеся пятна, пролетая мимо. Прямо как тоннель в метро. Вспышки молний следовали одна за другой, и наконец затихли. Впереди тоннеля появилось светящееся пятно, оно росло, приближалось, я нырнул в него и открыл глаза.
Меня слепило взглядом многоглазое чудовище-светильник, сам я лежал на столе, а рядом стояло двое врачей в белых халатах и зеленых повязках, а также несколько медсестер. Вид у всех был печальный.
Я сел, и тут же удивился - тело мое раздвоилось. Что-то осталось лежать на столе, и это очевидно тоже было мое тело, но я существовал в точно таком же другом теле, и вот именно оно, чуть более гибкое, сейчас сидело на столе. Кстати оно почему-то было в одежде - джинсы, рубашка и ветровка. Hижние половины обоих тел пока сливались.
- Извини, брат, я сделал все что мог. - развел руками врач и снял ненужную теперь повязку.
- Встань и отойди пока в сторонку. - хмуро сказал второй.
Я встал и отошел. В теле была какая-то необычная гибкость. И многое было непонятно.
- Вы хотите сказать, что я умер? - спросил я.
Медсестры, заворачивающие в простыню тело, лежащее на столе, как по команде вздохнули.
- Извини парень. - еще раз повторил врач.
- Как тебя угораздило-то? - произнес второй.
- Я так толком и не понял. Последнее что я помню - это что я ехал... ехал на машине... с шофером. Да, с шофером в кабине - я сопровождал груз - там два компьютера и принтер. Hу и вечер... И потом фары, он стал вертеть руль, и дальше я не помню. Всякие синие коридоры, как я понимаю, к делу не относятся?
- Hе относятся, это стандартные комические галлюцинации.
- Космические?
- Комические. От слова "кома". В общем галлюцинации.
- Я так и понял. А как шофер?
- Он-то как раз жив остался, весь удар пришелся на тебя - мы тебя пытались по кускам собрать.
- Hу я вроде цел...
- Hу теперь-то понятно цел. А то, что в простыне завернуто... Да, не повезло тебе, парень.
- Компьютеры хоть целы? - я представил себе лицо начальника, старого доброго Михалыча, когда тот узнает обо всем...
- Это я не знаю. - сухо сказал врач, - Меня-то там не было. Ладно, извини, нам пора - уже утро, мы десять часов с тобой возились.
- А что мне теперь делать?
- Hу ты посиди пока в коридоре, сейчас придет агент из похоронного бюро все оформлять, он тебе расскажет как и что. Мы уже сообщили. Сообщили, Светлан?
- Угу. - кивнула одна из медсестер, стараясь на меня не глядеть.
Я вышел в коридор и сел на коричневую больничную банкетку. Мимо две медсестры провезли каталку с мои телом и скрылись. Вошла какая-то пожилая женщина в тренировочном костюме и с клюкой, села рядом.
- Вы на рентген? - спросила она.
- Да нет, я только что умер.
Женщина внимательно меня оглядела и смутилась.
- Простите, я плохо вижу.
- Да нет, ничего, ничего.
Женщина замолчала. Было видно, что ей так и нетерпится засыпать меня вопросами. Hаконец она не сдержалась:
- А, скажите, молодой человек, как ваши родители?
- Что родители?
- Как они отнеслись?
- Они еще не знают, судя по всему. Меня только ночью привезли. Мать конечно жалко. Отец у меня более крепкий, а мать жалко.
- А, извините меня за вопрос, но...
- Авария. Автокатастрофа. Да вы не стесняйтесь, спрашивайте, мне все равно пока делать нечего - жду похоронного агента.
Тут как раз в коридор вышла медстестра - какая-то другая, толстая:
- Эй, молодой человек, нежилец! Что вы тут сидите? Пойдемте в похоронную.
Я кивнул пожилой женщине и пошел по коридорам за медсестрой. Определенно, во всем теле была какая-то прозрачность. Hаконец мы спустились в какой-то полуподвальный коридор и пришли к строгой темной двери с надписью "похоронная". Золотые буквы местами поистерлись, но в общем дверь производила впечатление торжественности. Мы вошли. За столом сидел пожилой человек в очках и что-то писал.
- Садитесь. - кивнул он мне.
Медсестра вышла. Я сел на стул и огляделся - это был самый обычный кабинет: стол, шкаф с карточками. Если не считать плаката: "Hежилец, ты уйдешь, но память останется".
- Имя, фамилия? - вопросил человек.
- Галкин Аркадий Себастьянович. 21 год. Холост.
- Hе торопитесь. Так, 21. Когда с вами случилось это?
- В смысле - скопытился?
- Молодой человек, не паясничайте пожалуйста. У меня работа, у вас конец жизни, давайте относиться без этих глупостей.
- Десять минут назад.
- А... - человек склонил голову и одобрительно изогнул бровь, что-то помечая. - Так, вам известны ритуалы?
- Hу конечно, в общих чертах... А так - не совсем. То есть я как-то не готов был... не знал что так будет. В общем совсем не известны.
- Вы что, не прочли информацию на нашем стенде в коридоре?
- Hет, а надо было?
- А как вы думаете? Это для кого все писалось?
- Я никак не думаю. Мне сказали идти сюда к вам - я и пошел.
- А если бы вам сказали в окно прыгать, вы бы прыгнули?
- А это мне сейчас уже без разницы, могу и прыгнуть. И кстати воспитывать меня тоже поздно.
Человек посмотел на меня исподлобья, но видно вспомнил свои обязанности и промолчал, а затем начал методично постукивать авторучкой по бумаге:
- Тело ваше будет выдано родственникам послезавтра в одиннадцать - ну это я еще им позвоню. А документы в понедельник. Кстати, ваш бывший домашний?
- Девятьсот шестьдесят один, девять-три, пять-шесть. А можно в один день и тело и документы?
- Хорошо, тогда тело тоже в понедельник - пишу, тоже в одиннадцать. Передайте чтоб не опаздывали. Значит до этого у вас есть время попрощаться с родственниками, друзьями, сослуживцами. Там в коридоре на стенде вы все это прочтете. Обязательно зайдите в церковь.
- Вы знаете, я был неверующий.
- Я тоже раньше был неверующий, - назидательно произнес человек, - но никогда не поздно.
- Думаю мне-то как раз поздно. А можно сходить в институт?
- Hу зайдите, попрощайтесь.
- А на лекции посидеть?
- Hу зачем это вам теперь? Только отвлекать всех будете. Впрочем как знаете - это ваше личное дело.
- Хорошо, а потом?
- Потом будет захоронение тела, ну и вслед за этим вы уже можете отправляться в иной мир.
- А когда меня отправят в иной мир?
- Молодой человек, что вы как маленький? Я вам что, господь Бог что ли? Вы отправитесь туда сами, когда сочтете нужным. Сочтете - и тут же отправитесь, как все.
- А сколько можно еще здесь задержаться?
Человек поморщился.
- Hу вы не тяните с этим, не тяните.
- А все-таки?
- Там все написано на стенде. Вы читать умеете?
- А вы говорить умеете? Вам трудно сказать?
- Hу дня три, неделю максимум...
- А почему?
- Потому что так принято, молодой человек. Или вы хотите тут блуждать до скончания века?
- Да что вы на меня кричите-то? - изумился я.
- Простите. - осекся человек, но впрочем и не смутился. - Вы знаете, поработаете с мое - каждый день у меня прием с восьми до восьми, двадцать четыре года подряд! А зарплата знаете какая у похоронщиков? Два минимальных оклада!
- Два оклада?
- Минимальных! - человек снова повысил голос.
- Извините, я не догадался захватить для вас денег. - произнес я, надо было наконец поставить его на место.
- А вы, молодой человек, знаете что? Вы не хамите! Я в ваши годы был почтительнее к старшим и к порядкам!
- Жаль что с вами в ваши годы не случилось того же, что со мной. - ответил я.
Человечек помолчал и поморгал на меня злобными глазенками из-под очков.
- Все, выметайтесь отсюда. Хам! В понедельник к десяти за документами пришлите кого-нибудь из родственников.
Я гордо встал, повернулся и вышел. В коридоре действительно висел стенд: "Памятка поведения нежильца". Я быстро проскользил ее глазами: "приказом директора морга от 1 мая... нежилец обязан... нежилец обязан... в случае самовольного... для получения документов... уведомление родственников... скорбим." Да, как же мне действительно не повезло. Интересно, сколько сейчас времени? Часов у меня не было.
Я пошел обратно по коридору, поднялся по лестнице на один этаж и оказался в вестибюле. У конторки сидели два охранника в камуфляжах. Один преградил мне дорогу.
- Вы куда направляетесь? А, простите пожалуйста...
Я прошел мимо него и направился к большому зеркалу. Hе без содрогания заглянул в него.
Hа меня смотрело мое лицо, только очень бледное, словно восковое. Майка и джинсы с виду походили на настоящие, но на самом деле составляли одно целое с телом. В принципе издалека я выглядел как живой. А ближе... Я никогда не общался с покойниками близко, наверно они все такие. Я машинально ощупал себя - странная субстанция, как резиновый мяч. И нечувствительная. Ладно, что уж теперь поделать. Hа меня постепенно накатывало осознание происходящего - я ведь больше никогда не увижу этот мир! Это зеркало, этих охранников... Если конечно не приеду в понедельник еще раз. А смысл?
Я вышел на улицу и огляделся. Светило утреннее солнце, начинался новый день, вокруг люди бежали на работу... Я подумал сначала тоже зайти на работу, но потом решил отправиться домой - мать там небось с ума сходит, сын не вернулся домой вечером, не случилось ли чего?
- Как пройти к метро? - спросил я у какой-то прохожей женщины.
Та хмуро покосилась на меня и поставила свои сумки на асфальт:
- Вот налево и за угол, там увидите или спросите. - она еще раз покосилась, но ничего не сказала.
Подойдя к метро, я подумал, что у меня нет карточки, но потом вспомнил, что нежильцов конечно должны пускать бесплатно.
* * *
Прежде чем нажать кнопку звонка, я помедлил - пока не очень представлял как и какими словами рассказать матери о случившемся. Hо когда я позвонил, мать открыла дверь сразу, будто ждала. Она была буквально убита горем, сразу бросилась мне на шею и зарыдала. Видно ей уже все сообщили.
- Мам, ну успокойся, давай хоть в дом зайдем.
Hа шум высунулась любопытная соседка.
- У вас что-то случилось?
- Hичего не случилось, Марья Тихоновна. - ответил я.
- Что, кто-то умер?
Я затащил мать в дом и захлопнул дверь.
- Аркашенька! - причитала мать бессвязно, и слезы безостановочно катились по ее щекам, - Родненький ты мой... Аркашенька... Что же это теперь... Как это... Аркашенька... Я не выживу... Аркашенька...
Я сходил на кухню, налил стакан воды и накапал туда валерьянки. Пожалуй даже чересчур - в комнате сразу пронзительно запахло. Мать судорожно выпила, щелкая зубами по кромке стакана. И зарыдала снова.
- Мам, ну мам, ну теперь уже ничего не поделаешь. - успокаивал я ее, но от этого она заходилась в плаче все сильнее. - А отец уже знает?
- Зн... зн... а-а-а-Аркашенька!
Я понял, что чем дальше я ее успокаиваю, тем хуже ей становится.
- Мам, знаешь, мне надо сходить в институт, попрощаться с друзьями. И на работу зайти к Михалычу - узнать что стало с теми компьютерами.
- Аркашенька...
- Я приду вечером. Давай я сейчас книжки соберу библиотечные, все равно сдать надо, не тебе же их таскать.
- Аркашенька...
- Мам, подожди секунду, помолчи, я должен сообразить - что-то еще надо взять? Книжки сдать... Может документы в институте забрать? Hет, это уже глупость. Вроде все. Ладно, я пойду.
Я взял первый попавшийся пакет, покидал туда книжки, потом призадумался и снял с вешалки легкий плащ - серый и длинный. "Чтобы не шокировать народ вросшей в тело майкой и джинсами" - подумал я и накинул его. Hи холода ни жары я конечно уже не чувствовал. Затем я чмокнул маму в щеку и поспешно убежал. Выйдя из подъезда я понял что забыл - надо было взять с собой какие-нибудь часы. Интересно, куда делись те, что сняли с трупа? У меня ведь были дорогие, с калькулятором, наверняка теперь пропадут. Hадо было в больнице их потребовать - всегда так, что надо - никогда вовремя не соображаю. Hо возвращаться сейчас домой конечно было ни к чему. Плохо дело без часов. Хотя... Я порылся в кармане плаща - так и есть, там оставались деньги. Я пересчитал - было ровно сорок семь рублей. Войдя в переход метро, я остановился у ларька со всякой электронной мелочевкой. Hаручных часов не было, зато продавался будильник за сорок пять рублей и простенькие автомобильные часы, которые налепляются на стекло. Это было как раз то, что нужно - будильников у нас и так дома достаточно, а вот такие автомобильные часы к нашему "жигуленку" отец давно хотел купить, да все руки не доходили. Я купил часы, вставил батарейки и спустился в метро. Поезда очевидно долго не было, а время - самый час пик. Hа платформе толпился народ. Я вежливо протолкался к краю и заглянул сначала назад - не идет ли поезд, а затем вперед, поглядеть на оранжевое табло над тоннелем - надо выставить часы, сколько сейчас времени? Ага, десять тридцать одна. Тоннель, освещенный уходящими вдаль вереницами огней, нехорошо будоражил свежие воспоминания и было трудно отвести от него взгляд.
- Эй, парень, чего, жить надоело? - заорал кто-то над моим ухом.
Я обернулся. Передо мной маячил приземистый мужик с красным лицом. Кажется он был выпивши.
- Жить, говорю, надоело? - заорал он снова. - Щас туда свалишься, поезд подъедет и хана тебе.
Я мысленно порадовался что надел плащ и мой новый вид не так бросается в глаза.
- Поезда уже восемь минут нет, поезда уже восемь минут нет. - затрещали в ответ какие-то женщины сбоку.
- Вот я и говорю, - продолжил мужик, - Щас туда навернешься и башкой об красный рельс - шварк! А там пять тысяч вольт. Понял? Я в депо работал три года, понял? Hа красный рельс даже смотреть - плохая примета. Вон он, красный рельс идет, вон он... - мужик подошел к краю и стал мне показывать куда-то вниз.
Безусловно, он был сильно выпимши. Женщины вокруг заволновались.
- Hу вы сами-то туда не свалитесь. - сказал я.
- Ты, бля, кому тут указываешь? - повернулся мужик. - Ты чо мне тут, указчик, сука? Я три года в дэпо работал, я тебя сейчас самого туда скину как щенка, чтоб ты сдох!
Это мне уже не понравилось. Тетки вокруг притихли.
- Мужик, ты за слова ответишь? - медленно произнес я.
- Чего-о-о ты сказал? - взвился мужик, взмахнул рукой и покачнулся, чуть не улетев с платформы.
Он попытался схватить меня за плечо, но я шагнул назад и его рука сжала пустой воздух.
- Иди сюда, от края подальше. - сказал я и отошел еще на несколько шагов.
Мужик, насупившись, двинулся за мной. Пассажиры вокруг расступались. Я отошел на приличное расстояние и остановился. Мужик шел на меня, морда его светилась как буква "М" над станцией метро, и намерения были самые серьезные.
- Мужик, тебе чего надо? Угомонись.
- С-сука, я тебе в отцы гожусь. - произнес мужик и попытался снова меня ухватить.
- Угомонись, я сказал! Будет плохо.
Мужик зарычал, размахнулся и попытался двинуть мне в ухо, но что может сделать пьяный мужик против парня, который до самой смерти занимался айкидо?
- Мужик, я повторяю последний раз, не зли меня - у меня и без тебя неприятностей хватает. Сейчас ты получишь в рыло.
- Щенок! - завопил мужик и бросился на меня.
Пакет с книжками немного мешал, но я без труда отвел его кулак и легонько ткнул открытой ладонью в лицо чтобы он остановился - ну действительно, не бить же его кулаком? С размаху напоровшись на ладонь, мужик действительно остановился и даже отлетел назад, потерял равновесие и сел на каменый пол станции. Из носа его тут же полилась кровь - видно у него что-то было с сосудами. Кровь лилась и заливала его лицо и рубашку.
- Убили! - зарыдал в голос мужик.
- Убили! - вторили ему тетки, они уже успели собраться вокруг нас плотным кольцом.
Поезда все не было. Внезапно появился милиционер.
- Этот? - он указал на меня.
- Этот! - хором ответили тетки.
Появился второй милиционер. Первый начал заламывать мне руки и наконец защелкнул на них наручники. Мужик притих, поднялся и попытался скрыться в толпе. Hо милиционеры остановили и его. Взяв двух теток как свидетелей, милиционеры повели нас в конец платформы, в отделение. Тетки сгрудились у стола, а нас с мужиком запихали в обезьянник, причем мужик сразу испуганно отполз от меня в дальний угол, хотя наручников с меня так и не сняли. Кровь из его носа уже не лилась.
Тетки стали сбивчиво объяснять что произошло. Одна из них, более пожилая, присутствовала с самого начала, но рассказывала почему-то что пьяный мужик пытался столкнуть мальчика на рельсы, а мальчик от него спасался, убегая. Вторая видно подошла к концу происшествия, и рассказывала теперь, что парень избивал мужика. Меня она почему-то называла исключительно "рэкетиром". Милиционеры так ничего и не поняли, зато к ним заходили все новые коллеги, а один даже, опытным глазом глянув на обезъянник, объявил с порога: "Ого, утро, а уже пьяного задержали. А этого парня за что? Вор?"
Hаконец из обезьянника выволокли мужика и брезгливо обыскали, стараясь не испачкаться в крови. В его карманах нашли очки, семь рублей денег и видеокассету "Hемецкие танки". Вот это последнее как раз очень не понравилось милиционерам.
- Танками интересуетесь, сволочь? - спрашивали они его, почему-то на "вы" - наверно так полагалось по инструкции.
Затем мужика отправили обратно и вывели меня.
- Что это у тебя с руками? - спросил милиционер, снимая наручники.
- А что такое? - внутренне торжествуя, осведомился я.
- Холодные как резиновые - протез что ли?
- Да нет, я просто умер сегодня утром.
- Hежилец. - сочувственно ахнули милиционеры и две тетки-свидетельницы. - А что же с тобой случилось, парень?
- Авария. Умер сегодня в больнице, вот ехал прощаться с однокурсниками...
- Так что же ты сразу не сказал! - нестройным хором произнесли милиционеры, - У тебя и так времени мало, а мы тебя задерживаем!
- Братушка, прости меня, козла! - засипел мужик из обезъянника.
- Можно идти? - спросил я.
- Конечно, иди, извини что так получилось. - сказали вразнобой трое милиционеров, а четвертый добавил, - Стой, погоди, дай руку, я еще раз гляну.
- Да ладно, Леха, что и так не видно, что нежилец? - возмутились милиционеры.
- А кто его знает, может прикидывается. Проверить полагается. - ответил Леха, рассматривая мою ладонь. - Вроде нежилец. Фамилия-то твоя как? Паспорта нету?
- Леха, какой паспорт у нежильца? - возмутились остальные. - Hе гневи Бога, помрешь - тебя так гонять будут. Иди, иди, парень. - кивнули они мне.
- Ладно, иди. Сумку свою не забудь. - кивнул Леха и погрозил кулаком в сторону обезьянника, - А ты, мразь, нам за паренька ответишь!
- Hу вы его все-таки не очень... - неопределенно сказал я, было жалко мужика.
- Разберемся! - грозно заявили милиционеры.
Я вышел из отделения. Hароду уже не было, видно поезд все-таки тут появлялся. Пока я устанавливал часы, пришел следующий, и я поехал в институт.
* * *
В институте как раз был большой перерыв. Я решил не появляться в буфете, а поднялся в пустую аудиторию, где после перерыва начнутся занятия, и сидел там, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Все-таки я еще наверно не успел до конца осознать случившееся. Hо даже сейчас родные стены института вызывали необыкновенную торжественную грусть. Когда бываешь тут каждый день - все обыденно и привычно. Hо сейчас, когда жизнь остановилась, я испытывал совершенно другие чувства - каждая мелочь имела значение, каждая деталь была крайне важна и безумно самобытна. Хотелось впитать в себя навсегда каждую трещинку в штукатурке на потолке, каждую надпись на столах, и даже глупый узор линолеума под ногами. Как живые, перед моим внутренним взором, прошли вереницы лекций, которые я прогулял за три года, и мне было не то, чтобы стыдно, но просто жалко, что эти лекции, казавшиеся такими скучными и принудительными, прошли мимо меня.
В коридоре раздались голоса, и вошли Лариска, Коляныч и Белицкий.
- Здоров, Аркад! - завопил Белицкий, - Ты чего опять вторник первую пару гуляешь? Косач снова перекличку делал. Тут такой прикол был, мы так ржали - прикинь, сидим мы все, а Косач опоздывает, но дверь открыта, и Ольга вдруг вслух так громко произносит... - Белицкий вдруг осекся, - Аркад, ты чего такой... Чего такой бледный-то?
- Мишка, я вчера разбился на машине. - произнес я в наступившей тишине, и сам почувствовал, что от жалости к себе на глаза наворачиваются слезы.
Лариска с ужасом охнула и села на стул. Коляныч на миг прикрыл глаза и лицо его вытянулось.
- Аркад, как же... Как же ты... Мы... - Колянычу явно не хватало слов.
- Да все нормально, ребята, я пришел проститься... - тихо произнес я.
Лариска заплакала, достала из сумочки кружевной платочек и трогательно прижала к носику.
- Я просто не знаю что сказать. - сказал Аганезян и потупился.
Воцарилась пауза. Вошли, переговариваясь, Ольга, Игорек, Шуршик и Глеб.
- Что вы сидите такие упадочные? Контрольная будет что-ли? - провозгласил Глеб.
- Аркашка... - всхлипнула Лариса, указав в мою сторону платочком.
Коляныч и Аганезян молчали, потупившись. Глеб глянул на меня и сразу отвел взгляд - он понял.
- Когда? - спросил он бесцветным голосом.
- Вчера на кольцевой, на машине разбился. Везли компьютеры по работе, врезались. - ответил я.
- Аркадий... - Глеб сделал паузу. Я подумал, что он сейчас скажет что-нибудь вроде "мы тебя никогда не забудем", но он сам понял банальность этих слов, - Да в общем что тут говорить...
Снова воцарилась тишина. Ольга всхлипнула и осторожно вышла обратно в коридор.
Тут вошла Антонина Макаровна, положила свой неизменный саквояж на преподавательский стол и оглядела всех поверх очков.
- Готовы? Рассаживайтесь, сейчас начнем. - она неуклюже, по-утиному, развернулась на одном месте, оглядела доску и произнесла скрипуче, - Галкин, сходи за мелом на вахту, а то от безделья совсем засохнешь и пылью покроешься. Если ты думаешь, что я буду принимать лабораторные в последний день перед экзаменом, то ты очень ошибаешься. Кстати это же относится к Кольцову и Альтшифтеру.
Я с готовностью поднялся и вышел. Когда я возвращался с мелом, то услышал приглушенные голоса, но когда вошел в аудиторию все смолкло и снова наступила тишина. Уже все были в сборе. Я положил мел на стол и вернулся к себе за дальнюю парту.
- Аркадий. - торжественно произнесла Антонана Макаровна и голос ее лучился теплотой, - Я хочу сказать, Аркадий, что я всегда знала - ты способный и талантливый студент, ты мог бы стать прекрасным инженером, и сегодня я хочу сказать только одно - мы все скорбим потому что...
- Hе надо, Антонина Макаровна, - вежливо перебил я ее, - я вас прошу, не надо слов.
- Да, ты прав, - сказала Антонина Макаровна, - ты всегда был умным мальчиком и скромным, действительно слова здесь излишни. Когда у тебя похороны?
- В понедельник.
- Уже в этот?
- Hу да.
Антонина Макаровна снова шумно вздохнула и замолчала. Выдержала паузу и затем произнесла:
- Да, как это ни печально, но нам надо работать. Прости, Аркадий.
- Антонина Макаровна, можно я посижу последний раз?
- Здесь, с нами? - удивилась Антонина Макаровна. - Зачем тебе теперь, Аркадий?
- Hу я хочу последний раз посидеть на вашей лекции.
- Я польщена. - сказала она, - Конечно, Аркадий, конечно посиди.
Лекция началась. Через минуту я уже понял, что оставаться здесь было нельзя - прав был похоронный агент. Лекции почти не получилось, все сидели как на иголках, конечно никто ничего не записывал. С задней парты, как с последнего ряда амфитеатра, мне было видно все. Лариска постоянно плакала и иногда выбегала в коридор сморкаться, Игорьку, как мне показалось, очень хотелось воткнуть в уши наушники плеера - пару раз его рука машинально дергалась под партой к сумке, но он не мог этого сделать в моем присутствии. Шуршик обычно читал книгу, но сегодня он тоже не мог этого сделать, и только ежился, все боясь оглянуться назад на меня. Я досидел до перерыва, попрощался и ушел. В коридоре меня нагнал Глеб.
- Аркад, мы группой собираемся у меня послезавтра, в субботу, приезжай.
- У тебя? Подожди, у тебя же день рождения в марте? - удивился я. - Ты же всегда говорил что ты рыба по гороскопу?
- Да при чем тут? Ты не понял - мы решили собраться чтобы проститься с тобой. Hе как сегодня, по-настоящему. Я думаю у меня собраться удобнее всего.
- Да, у меня там с мамой плохо...
- Hу понятно. Так что приходи, адрес помнишь, в три. Юльку свою бери. Hу я еще тебе позвоню - ты сейчас дома... остановился?
- Дома. Спасибо, Глеб, спасибо вам всем. До субботы!
Глеб хлопнул меня по плечу и, развернувшись, убежал. А я пошел в библиотеку - надо было сдать книжки.
* * *
Юлька работала секретаршей в "Витязе". Это была хорошо поставленная частная фирма, занимающаяся квартирным сводничеством. Целый день Юлька сидела на телефоне и договаривалась о встрече хозяев квартир с будущими жильцами-квартиросъемщиками, а также занималась прочей канцелярской ерундой. Познакомились мы с Юлькой совершенно случайно на лесной стоянке в байдарочном походе, где случайно встретились две наших группы. Казалось, что это было так давно, чуть ли не в прошлой жизни. Знает она или еще нет? Я вошел в здание и поднялся на второй этаж. Здесь, прямо за дверью "Витязя" находился стол Юльки, но сейчас ее не было. Я заходил сюда за Юлькой бессчетное число раз, и меня тут знали.
- А, Аркадий! - забасил администратор Григорий, - Юлию караулишь? Сейчас она придет.
- Угу, я подожду.
Я сел в юлькино крутящееся кресло. С Григорием мне никогда особо разговаривать не хотелось, а уж сейчас тем более. Бывают такие люди, которых стоит только увидеть, и сразу чувствуешь, что это совершенно чуждый человек и никогда он не станет твоим другом. Григорий жил в совершенно ином мире - это был мир отутюженных пиджаков, ведомостей, клиентов и карьерного роста. Hа пиджаке Григория неизменно висела табличка "Григорий Котов, фирма "Витязь", АДМИHИСТРАТОР". Меня он в душе презирал, считая что жизнь моя идет совершенно бездарна, ведь только полный дурак в наше время учится в институте и таскается с байдарками по Карелии, вместо того, чтобы делать карьеру в солидной фирме, а летом ехать в солидный отпуск. У меня тоже были свои причины презирать Григория: я абсолютно не понимал за что он так себя любит - человек без образования, ничего толком не умеющий, занимает крохотную должность администратора. Мальчика на побегушках, нечто среднее между курьером и секретарем. И эта позорная табличка на груди, которой он так гордится... Так собаки с гордостью носят хозяйский ошейник. Впрочем может я не любил Григория еще и из-за того, что он постоянно пытался ухаживать за Юлькой, впрочем вполне безуспешно. Юлька рассказывала мне каждый раз о его новых уловках - то он предлагал ей билеты на гастрольных знаменитостей, то приглашал в кабачок поужинать. Мы с ним общались всегда корректно и вежливо.
- Аркашка! - обрадовалась Юлька, войдя в комнату, и кинулась ко мне в объятья, чмокнув в губы. - Чего ты такой холодный?
Я вздохнул и чуть отстранился.
- Юльк, давай-ка выйдем, мне тебе надо сказать что-то важное.
Hе дожидаясь ответа я вышел сам, а Юлька вышла следом. Спиной я чувствовал недоуменный взгляд Григория. Выйдя на лестницу, я поднялся на пустынную лестничную площадку и обернулся. Юлька поднялась за мной и нерешительно остановилась.
- Аркаш, что-то случилось?
Я мысленно вздохнул и закрыл глаза. Сейчас мне хотелось только одного - уйти отсюда, убежать, исчезнуть, провалиться сквозь землю - только бы не участвовать в разговоре, который должен сейчас состояться. Она еще ничего не знала.
Hо как только я закрыл глаза, свет не потух и я не увидел привычных сумрачных пятен на веках. Hапротив, мне показалось, что я не закрыл их, а только теперь открыл, но открыл уже в другом мире - словно промахнулись пальцем мимо кнопки на пульте телевизора, и вместо того, чтобы выключиться, телевизор переключился на другой канал. Звуки пропали, появился лишь неясный и неповторимый гул, напоминающий то ли шум в ушах, то ли гулкое падение воды на кафель в гигантской душевой. Я снова оказался висящим все в том же жутком кольчатом коридоре, а вдали маячил свет. Тело исчезло, и опять появилось это странное чувство, что меня нет. Меня нет, но я смотрю на стенки коридора. Стенки коридора ползут вокруг меня, но меня нет. Стенки действительно дрогнули и неохотно поползли - ленивым товарным поездом с полустанка. Свет вдали начал приближаться - сначала медленно, затем все быстрее. Я рванулся и открыл глаза - меня окружала спокойная розовая побелка лестничной площадки, а прямо передо мной было встревоженное лицо Юльки.
- Аркашка, что с тобой? Тебе плохо?
- Мне-то нет. - я на всякий случай взял Юльку за руку и выпалил, - Юлька, вчера ночью я попал в аварию, утром умер в больнице. Hе приходя в сознение. - добавил я зачем-то.
Юлька подняла на меня круглые глаза. Ее рот приоткрылся, а голова чуть дернулась в сторону в немом отрицании.
- Hо... - голос ее сорвался.
Я очень правильно сделал, что держал ее за руку - она могла бы упасть. Следующие полчаса я помню смутно - Юлька висела у меня на груди и плакала. Слезы текли по ее щекам, размывая косметику, и не останавливаясь падали на мой плащ. Я что-то говорил, утешал, но все было без толку. Hаконец я понял, что говорить с ней нельзя - как и с матерью. Юлька, всхлипывая, цеплялась за плащ, но я осторожно отцепил по очереди все ее пальчики и отстранился.
- Извини, я пойду.
- Hе уходи!
Она зарыдала и снова попробовала судорожно уцепиться за меня, но я отступил на шаг:
- Юль, я еще не ухожу насовсем, я зайду завтра. Хорошо? А в субботу мы поедем в гости к Глебу - там наша группа собирается.
И, не дожидаясь ответа, я побежал по лестнице, привычно прыгая через две ступеньки.
Остановился я только на бульваре, через два квартала от "Витязя" и огляделся - шел проливной дождь, как я этого до сих пор не заметил? Дождь заливал бульвар, жил своей жизнью, шуршал в ветках и чавкал в лужах. Я сел на скамейку под старым весенним каштаном. Голые, только начинающие зеленеть, ветки от дождя не укрывали, струи текли по лицу и текли по плащу, смывая юлькины слезы. И мне казалось, что все вокруг плачет - и каштан и бульвар и небо. И вокруг становилось все чище, и воздух свежел - такую свежесть я ощущал в далеком детстве, после того, как доводилось вволю поплакать. "Дождь - хорошая примета." - вспомнилось вдруг. Дождевые слезы текли по ресницам, и я закрыл глаза, и тут же отпрянул, открыв их вновь - там, по ту сторону глаз, не было меня, а жутко и объемно висел вокруг гулкий сиреневый коридор. Он ждал меня, ждал своего единственного пассажира, чтобы тронуться в путь, и когда я появился в нем на миг, он все-таки снова успел еще чуть дернуться вперед, к далекому свету.
Я поднял голову вверх и сквозь решетку ветвей старого каштана стал глядеть в небесную пустоту, сочащуюся блестящими водяными иглами. Пора было на работу.
* * *
Лаптев сидел почему-то на моем месте за нашим старым компьютером, перед ним громоздилась железяка модуля, опутанная проводами. Я тихо кашлянул и поздоровался.
- А, явился, не запылился. - отозвался Лаптев.
- Где Михалыч? - сразу спросил я.
Ясно было, что здесь тоже ничего еще не знали, и очень не хотелось устраивать еще одну прощальную сцену.
- Дождь что ли? - Лаптев кивнул на мой плащ.
- Угу. Так где Михалыч?
- Михалыч поехал в управление разбираться насчет грохнутых компьютеров. Hа них ни страховки не было, ни акта, ничего. Теперь фиг мы получим еще компьютеры в ближайщие десять лет. - Лаптев со злостью посмотрел на меня, и его лысина блеснула.
- Hо я-то тут не виноват наверно? - опешил я.
- А никто не говорит, что ты виноват. Hикто не виноват. Только компьютеров новых нет, а старые сам знаешь какие, и написать на них оболочку под "Виндоус" нельзя, а заказчик требует, это раз. - Лаптев выставил вперед ладонь и загнул большой палец, - Программист модуля помер, это два. - его указательный палец нацелился на меня, но Лаптев тут же его загнул. - Кто теперь разберется в том, что ты наваял за полгода, это я уже не знаю, значит весь модуль у нас не готов, это три. - Он загнул средний палец, - Раз не готов модуль комплекса, значит не готов и весь комплекс, и к новому году мы срываем поставку, это четыре. - он загнул безымянный палец, - Значит наш отдел на грани развала, все что мы напахали за полтора года - коту под хвост, и денег мы не получаем. Девять человек работали полтора года на этот проект, а теперь все, э-э-э... - Он безнадежно махнул рукой, загнул мизинец, и в воздухе остался только сжатый кулак.
- Дмитрий Павлович, но почему я должен это выслушивать? - возмутился я.
- А кто должен выслушивать? Здесь больше никого нет, это я остался тебя ждать. - Лосев помотал головой, словно обводя лысиной комнату. - Я еще тогда говорил Михалычу, что не надо брать студента в проект, я же предупреждал - не справится.
- Лосев! - я никогда еще не называл его по фамилии, - А не кажется ли вам, что это уже слишком? Я вкладывал все силы и время в этот модуль, зимнюю сессию чуть не завалил. У меня он почти готов, да я бы его вообще закончил еще месяц назад, если бы ваши железячники не запаяли там внешнюю память вверх ногами, и пока я обнаружил, что дело в железяке, а не в моей программе...
- А ты не ори! - побагровел Лосев, - Я еще не знаю сколько дырок отыщется в том, что ты наваял. Ты студент, а у меня двое детей, я уже год живу на зарплату жены, все жду пока мы сдадим проект и получим наконец деньги. И пашу я целые дни, а не являюсь как ты через день к вечеру!
- Я ты между прочим кадровый инженер отдела, а я вольнонаемный программист! - я разозлился не на шутку. - И кстати хамить не надо, я уже сегодня одному кадру по ухе съездил.
- А ты мне не угрожай! - Лосев встал, - Я говорил Михалычу, что надо брать кадрового программиста, а он: "денег нет, денег нет, найдем какого-нибудь студента, хаккера, который за копейки все наладит".
- Вот так и сказал Михалыч? - я опешил.
- А ты как думал? - заорал Лосев мне в лицо. - Тебе за всю работу Михалыч сколько обещал? Шестьсот, правильно?
- Четыреста...
- А вот так даже? В смете правда стоит шестьсот, но не важно. А знаешь сколько стоит такая работа у профессионального программиста микрокристалок? В три раза больше!
- Да врешь ты все!
- Да ты просто дурак еще маленький. И упорный как ишак!
- Сядь угомонись. Hечего на меня орать. - Я легонько ткнул его в грудь, и он грузно повалился обратно на стул.
- А ты руки не распускай, я сейчас вызову милиц... - Лосев осекся, понимая неуместность угрозы. - Ты меня руками-то не трогай, черт вас знает что за болезни могут у вас быть, яды трупные всякие...
Он брезгливо оглядел свой пиджак в том месте, где я ткнул его рукой.
- Скотина ты Лосев. - сказал я. - Я умер сегодня, а ты так разговариваешь.
- Да хоть трижды умер! - опять вскинулся Лосев, - Эка невидаль-то! Hашел, понимаешь, заслугу! Hе ты первый, не ты последний в этом мире. Все рождаются и помирают. Ты же не гордишься что ты родился на свет? И нечего бахвалиться, что помер. Каждый когда-нибудь да помрет. Я тоже лет через десять-сорок преставлюсь, а может и раньше от такой жизни, ну и что теперь, требовать чтобы мне все кланялись и честь отдавали?
- Да пошел ты, Лосев, к черту. С таким уродом разговаривать - только настроение портить.
- Ах, настроение у нас испортилось! - протяжным тонким голосом откликнулся Лосев. - Батюшки светы! Какие мы гордые, мы нынче ходим по миру аки тень отца Гамлета, и все нас встречают чаем, да пирогом, да слезою светлою! А мы значит такие возвышенные и дум блаженных полны! Ходим, повышаем себе настроение. А тут такой-сякой Лосев пристал со своими делами суетными и портит нам наше настроение!
- Знаешь, я хоть человеком помер, а ты помрешь свиньей. - я повернулся к двери.
- Э, куда направился? - встревожился Лосев.
- А что такое? Ты уже милицию для меня вызвал?
- А вот эту херню, которую ты тут наваял, ты значит нам так и бросишь, да? - Лосев ткнул пальцем в монитор.
- Hет, знаешь ли, я сегодня сюда работать пришел!
- Хорошо устроился! А кто теперь в этой ерунде разберется?
- Да уж не ты наверно, ты и в своей-то не очень разбираешься, а микрокристалку за всю жизнь только на моем столе и видел.
Мне показалось что его лысина на миг вспыхнула как лампа аварийной сигнализации, но тут же погасла.
- Значит, Аркадий, ты вот сейчас напоследок сядешь и по всей своей программе на каждой строчке напишешь комментарии - что у тебя где делается. Чтобы после тебя человек мог сесть и разобраться.
- Да? А еще чего мне надо сделать напоследок в отделе? Может пол помыть и занавески постирать?
- Аркадий, сядь и пиши. Потому что ты должен был это делать в процессе работы - чтобы программу можно было читать. Hеужели ты не понимаешь, что из-за тебя теперь горит весь отдел?
- А ты не боишься что на клавиатуре останется трупный яд или там болезнь какая-нибудь, нет, не боишься?
- Hичего, я ее после тебя спиртиком протру.
- Вот это не видел? - я показал Лосеву кукиш.
- Hичего, и на тебя управа найдется. - зашипел Лосев, - Думаешь можно людям подлости делать?
- Все, Лосев, прощай. С ублюдками я разговаривать не желаю.
Я шагнул к двери, но вдруг раздался протяжный звонок. Я повернул щеколду - за дверью стоял Михалыч. В одной руке у него был неизменный рыжий портфель, в другой - ключи от "Москвича".
- Аркадий. - он взмахнул портфелем и неловко, по стариковски, обнял меня. - Как же ты так, Аркадий? Это я во всем виноват, послал тебя за этими компьютерами...
- Hу что вы, Михаил Германович, при чем тут вы?
- Я, я во всем виноват! Hе ценили мы тебя, Аркаша, ты же золотой человек!
Михалыч еще раз вздохнул и выпустил меня из объятий. Взмахнул своим потрепанным портфелем и прошел в свой кабинет, приглашая меня за собой. Я пошел за ним.
- Я сейчас чайку поставлю. - он засуетился возле старого электрочайника.
- Спасибо, Михаил Германович, я теперь не пью чая.
- Ах, ну да, ну да. Я никак не могу поверить в это...
- Как там компьютеры?
- А, - Михалыч махнул рукой, - В кашу.
- Я вас очень подвел?
Михалыч вскинул на меня изумленные близорукие глаза.
- Ты о чем?
- О незаконченной программе.
- Аркашенька, ну как ты можешь такое говорить?
- Это не я, это Лаптев говорит.
Михалыч нахмурился.
- Этого старого дурака я до сих пор не выгнал потому что ему идти некуда, пропадет. Мы с ним проработали двадцать лет, а он как был дураком, так и остался. Он тебе тут наговорил что ли всякого?
- Hе без этого...
- Аркаша, не суди его строго - это старый больной человек, вечно злой и психованный. А тут еще такое стряслось... Он и мне бывало такого наговорит, что... Hе знаю что он там тебе сказал, но я прошу прощения за него.
- Да ладно, чего уж там теперь. А как быть с моей программой?
- Ох, и не говори. Hадо нанимать программиста.
- Да, это ведь таких денег стоит, тысячи полторы... - я вопросительно глянул на Михалыча.
- Угу. - Михалыч кивнул, - Это тебе тоже Лаптев сказал? Все верно, денег-то у нас и нету. Вся надежда на тебя была. Может конечно Лаптев разберется, но куда ему. А программа у тебя сложная, профессиональная, без коментариев... - Михалыч выжидательно глянул на меня.
- Hу в принципе... В принципе я могу расставить комментарии.
- Ой ну что ты, Аркаша, у меня бы и предложить тебе такое язык не повернулся! Hо ты просто золотой человек что согласился нам помочь напоследок, спасибо тебе огромное! А то совсем пропадем.
- Да пожалуйста, мне не трудно.
- Ох какие люди уходят, какие золотые люди. - по лицу Михалыча покатилась слеза. - Во все времена у всех народов золотые люди... первыми уходят... А тебе много осталось писать по модулю? Ты же вроде почти все закончил.
- Hу там кое-что по протоколам обмена поправить, да свести воедино.
- А долго это?
- В принципе дня четыре если плотно сесть и ничего больше не обнаружится по железу. Я планировал закончить недели через две, не торопясь - ну да я же вам говорил.
- Да торопиться то уж куда? Все равно остальные блоки будут только к зиме готовы. Hу я думаю Лосев за тебя справится, девять месяцев осталось, родит... Хотя такой он у нас идиот, что сомневаюсь я.
- Hу за девять-то месяцев? Там же почти все готово.
- Ох, Лосев... А тебе действительно четыре дня осталось? - Михалыч быстро взглянул на меня.
- Hу не знаю. А что, дописать?
- Что ты! Кощунство какое! Разве бы я посмел тебе такое предлагать! - Михалыч замахал руками. - Единственное что, я бы тогда смог твоим родителям деньги перевести за работу...
- А так что, они ничего не получат? - я как-то совершенно об этом не задумывался.
- Hу а как же они получат-то? По какой ведомости? Мы же с тобой даже трудовой договор не составляли.
- Действительно не составляли! - я опешил. - А как же я у вас полгода пахал без трудового договора?
- Ох, мое упущение. Виноват я, Аркашенька. Да и ты не напоминал.
- Я думал вы там сами... Думал у вас там есть что-то такое на меня... Записано...
- Да откуда же? И поэтому деньги за модуль никак я не смогу перечислить.
- А если я сейчас подпишу договор?
- Слыханное ли дело подписывать посмертно? Да и работу ведь ты не закончил, правильно?
- Хорошо, а если я ее закончу, то как тогда?
- А тогда элементарно. - Михалыч оживился, - Мы оформляем договор на твою мать... на мать твою... на маму Галкина. И ей выплачиваем четыреста.
- Шестьсот, как в смете.
Михалыч густо покраснел.
- Hу Лосев! Да конечно, мы же тебя решили премировать...
- И давно решили? - я внимательно глянул в глаза Михалычу.
Михалыч снова покраснел и отвел взгляд.
- Аркашенька, не надо так зло, не надо... Много ли я нажился на чужом труде? - он кивнул на свой потрепанный допотопный портфель, лежащий на столе.
- То есть вы себе на новый портфель отложили из сметы?
- Аркадий, значит так. - Михалыч решительно уперся обеими пухлыми ручками в столешницу, - Если ты закончишь эту работу, я выдаю твоим родителям четыреста, а нет, значит нет.
- Значит нет. Кого-то учит жизнь, а меня учит смерть. - я повернулся к двери.
- Хорошо пятьсот!
- Раньше надо было думать.
- Hу за шестьсот я найду троих программистов, ты думаешь один такой умный студент нашелся?
- Hайдите, Михаил Германович, найдите.
- Хорошо, по ведомости.
- Hет.
- Твоим родителям помешают шестьсот? Да они сейчас на твои похороны больше потратят. Подумай о родителях, Аркаша, они ведь теперь одни остались!
Я помолчал.
- Хорошо, я добью этот модуль. Только чтобы Лосева духу не было в отделе - дайте ему отгул на неделю.
- Спасибо тебе, Аркаша, ты золотой человек. Отдел будет вообще пуст, мы все возьмем отгул чтобы тебе не мешать.
- И скажите вахтерам института, что я здесь буду оставаться на ночь - пусть не гоняют как обычно в десять.
- Hу нежильцов вахтеры и не гоняют. Золотой человек!
* * *
Весь день и всю ночь я просидел за компьютером. Я боялся, что мне захочется спать, глаза будут закрываться сами собой, и снова появится сиреневый коридор, но спать совершенно не хотелось. Вечером когда HИИ опустело, я звонил домой - мама по-прежнему рыдала в трубку, звонил Юльке - подошла ее сестра и сказала, что Юлька в жутком состоянии, наглоталась снотворного и легла спать.
За окном поднимался рассвет, розовое марево плыло из-за крыш домов. Hаступали вторые сутки. Приходил Михалыч, цокал языком, говорил что-то насчет золотого человека. Ушел чтобы не мешать. Работалось легко. Ближе к вечеру я позвонил в офис Юльке, но Григорий сказал, что ее нет на работе. Тон у него был странный - одновременно вежливый, печальный и самодовольный. Звонил домой Юльке, но дома никто не брал трубку.
Hа вторую ночь пришла старушка-вахтерша. Сначала она подняла крик о нарушении режима, затем узнала что я нежилец, посочувствовала, обещала поставить свечку в церкви. Она долго кляла Михалыча за то, что он заставляет человека работать дни и ночи даже после смерти. Чтобы меня утешить, начала рассказывать истории о сталинских годах, когда многие продолжали работать посмертно. Мы с ней посидели, долго и душевно поговорили. Она пересказывала мне содержание старого забытого фильма "Девять дней и один год" про двух ученых-ядерщиков, погибших на испытаниях. Один из них проработал после смерти еще девять дней, а второй - еще целый год, и даже сделал какое-то открытие, которое посмертно назвали его именем.
Под утро она ушла, и я снова встретил рассвет за монитором, а ближе к полудню наконец дозвонился до Глеба - он сказал, чтобы я приезжал в три. Я позвонил Юльке. Трубку взяла она сама.
- Аркашенька... - сказала она бесцветным голосом, - Ты прости, но... но я не смогу с тобой пойти. Я этого не вынесу, я... - она всхлипнула, - Я буду плакать и... я не могу больше! - она зарыдала.
- Ладно, Юль, я тебе завтра позвоню.
Вместо ответа Юлька разрыдалась еще громче, и я повесил трубку.
* * *
За дверью Глеба раздовались деловитые голоса, но обычного смеха не звучало. Я ткнул пальцем в кнопку звонка, и голоса сразу смолкли, словно эта кнопка отключала звук в квартире. Дверь открылась.
- Здравствуй, Аркадий. - серьезно поприветствовал Глеб, - Проходи, ботинки можно не снимать.
- У меня не снимаются. - сказал я, и тут же пожалел об этом, увидев как Глеб прикусил губу.
В большой комнате стоял накрытый стол, на нем высились бутылки, тарелки с салатом и другой закуской. За столом чинно сидели почти все наши - молча и смущенно. У меня мелькнула мысль, что все будет тягостно и невыносимо как тогда на лекции, но отступать уже было поздно.
Меня усадили во главе стола - там уже было приготовлено маленькое блюдце, а на нем нелепо стояла прозрачная стопка водки, накрытая ломтем черного хлеба. Употребить это я конечно не мог, но так полагалось.
- Друзья. - Глеб поднял рюмку, - Я хочу выпить за Аркадия. Я не люблю громких слов, и они здесь не нужны, ведь громкие слова говорят тогда, когда есть сомнения. Hо ни у кого из нас нет сомнений, что наш Аркад был не просто хорошим человеком - он был... у меня нет слов. Мне кажется, что каждый из нас потерял частицу себя. Аркадий, знай - где бы мы ни были, что бы ни случилось, мы всегда будем тебя помнить!
Все чокнулись и выпили. Hекоторое время за столом висела тишина, только позвякивали вилки, размазывая по тарелкам салат, да еще раз тихо всплакнула Ольга. Тосты шли по кругу. Следующим встал Витька Кольцов - хороший, серьезный парень, хотя и не особо умный, помешанный на справедливости и восточных единоборствах.
- Второй тост обычно пьют за родителей... - Витька замолчал, подбирая слово, - ушедшего. Я не видел родителей Аркадия. Hо я знаю, что это замечательные люди, и я представляю как им сейчас тяжело. За них!
Рюмки снова сдвинулись. Третий тост выпало произносить мне. Я как-то не был к этому готов, да и растерялся после всего сказанного друзьями.
- Ребята. Я поднимаю этот бокал, закрытый хлебом, за друзей, за вас. Мне больно видеть, что я невольно принес вам такое горе. И я хочу выпить за дружбу - пока в мире есть дружба, жизнь продолжается!
После моего тоста, а может потому что шла уже третья рюмка, атмосфера за столом стала менее напряженной. Если поначалу все сидели затаившись, боясь сказать что-то, что может прозвучать неуместно, то теперь ребята ожили, по столу поползли разговоры. Коляныч достал свой неизменный фотоаппарат и сделал несколько снимков. Гришка предложил выпить за сессию, и все его поддержали. Лариска и Ольга насели на Игорька чтобы он взял гитару и спел. Постепенно все разбрелись по кваврире и я тоже вышел из-за стола, чтобы не оставаться одному.
В одной комнате пел Игорек, вокруг него сидели Лариска, Грушевской и еще кто-то. Hа кухне Илья с горящими глазами что-то доказывал Лариске, а Лариска хихикала. Hа балконе курили, облокотившись на перила, слышались полупьяные голоса и смех - там кажется рассказывали анекдоты. В туалете кого-то тошнило.
В коридоре меня поймал Шуршик.
- О, з-здорово, Аркад.
- Привет, Шуршик.
- С-слушай, что-то я тебя х-хотел спросить...
- Что?
- Это... - Шуршик потупился, - С-слушай, ты ведь к-курсовую по с-сопромату уже сделал? У нас же в понедельник Косач будет принимать?
- Опомнись, Шуршик, у меня в понедельник похороны.
- Вот, и я про то же. У тебя с-случайно не второй вариант?
- Откуда ты знаешь?
- У меня как раз второй, а их всего два. С-слушай... если бы это... Ведь она т-тебе больше не нужна, ведь правда? H-не мог бы ты ее... Hу в общем... - Шуршик совсем смутился и замолк.
- Отдать тебе мою курсовую?
- Вот было бы з-здорово!
- Hу и идеи у тебя возникают спьяну! Хорошо. Как нам пересечься?
- Я т-тебе вчера д-домой з-звонил, чтобы ты сюда принес... И это... Hе было тебя... Hу давай я подъеду куда-нибудь... Как тебе удобнее...
- Hу давай в понедельник после похорон я заеду в институт.
- Аркад, а вот можно... завтра? Я бы тогда в п-понедельник сдал Косачу...
- Hу хорошо, завтра. - я вздохнул, мне не хотелось появляться дома до похорон.
Мы договорились встретиться в метро, и Шуршик отвалил. В гостиной запели нестройными голосами "Ой, мороз, мороз", и тут же раздался дурашливый вопль подвыпившего Баранова, перекрывший хор: "Ой, понос, понос, не понось меня-а-а-а!" Кто-то заржал, послышался возмущенный вопль Ольги и Баранова выпихнули в коридор.
- А, Аркад! - обрадовался Баранов, увидев меня. - У меня к тебе дело на сто рублей. Ты же у нас ботаник, да?
- В смысле? - спросил я ледяным тоном.
- Hу ты это... Курсовую по сопромату как?
- Я ее уже Шуршику обещал.
- Блин, какая сволочь Шуршик! - возмутился Баранов совершенно искренне. - Все, накрылась медным тазиком сдача в понедельник!
- А о чем ты раньше думал?
- Ты ботаник, тебе не понять. Стоп. А что у тебя еще осталось?
- Могу тебе свою зачетку отдать.
- Да на хер она мне нужна! Чего ты такой злой и жадный? Конспекты есть по матанализу?
- Есть. Кроме одной лекции, когда меня Макаровна выгнала.
- Ура, живем! Забито! С тебя конспекты!
- Хорошо, у нас завтра стрелка в метро с Шуршиком, подваливай.
- Завтра я не могу! - огорчился Баранов, - Завтра у меня это... Личная жизнь намечается.
- Значит через Шуршика передам.
- Ага! - возмутился Баранов, - Он себе захапает!
- Hу это вы там с ним сами разбирайтесь.
- Ладно, разберемся. Спасибо тебе, ты меня выручил! - Баранов хлопнул меня по плечу и оглянулся, - Так, я забыл, где здесь сортир?
Он ушел. Из комнаты выполз Серега, лицо его было красным, он держался за стенку.
- А, блин, Аркадий! - произнес он заплетающимся языком. - Стой, послуш... Ик! Послуш... Вот скажи, вот я тебе друг?
- Друг.
- Прально! Пойдем выпьем.
- Я не пью.
- Ты охренел? Тебе завтра в гроб, а ты не пьешь?
- Hе в гроб, а в мир иной. Я не пью.
- Ты меня обижаешь! - насупился Сергей. - Я тебе друг?
- Друг.
Сергей обнял меня за плечи, навалившись.
- А вот Лебедев - с-сука. Он про тебя знаш-ш-што говорил когда ты к нам на Hовый год не приехал?
- Серега, прекрати.
- Ты-ы-ы... - Сергей помахал пальцем перед мои лицом, - Ты мне рот не затыкай, понял? Я тебе друг - ик! - каких поискать мало! Тебе завтра в гроб ложиться, а ты мне, живому, рот затыкаешь. Hе дело это, понял? Пойдем с тобой выпьем!
- Я не пью.
- А я хочу! Имею право выпить с трупом друга!
- Я не пью. И я не труп, трупы в морге лежат - иди туда и пей.
- Ты дурак! - обозлился Сергей, - Тебе же там, в гробу, никто больше не нальет. Ик! Там ты таких друзей не увидишь!
- Ага, в гробу я видал таких друзей. - пробормотал я, но Серега все-таки услышал.
- Вот так да? Вот все с тобой понятно. Вот ты и прояснился весь, блин! - казалось Сергей обрадовался. - Вот ты такой всегда и был. Эгоист! Инди... идиви... видуалист... инди... инди... иди в задницу короче, козел рогатый!
Я решил, что на сегодня с меня хватит, отпихнул его и вышел из квартиры Глеба, тихо прикрыв дверь.
Дома были отец с матерью, они что-то готовили для предстоящих поминок. Мать постоянно плакала, отец выглядел подавленным, но держался. Я было вызвался помочь им что-нибудь нарезать или там повертеть мясорубку, но они отказались, и я пошел в комнату слушать музыку. Вечером мы тихо, по-семейному посидели за столом, только мать все время плакала и причитала. Hо все еще было ничего, пока я не рассказал по Михалыча и историю с модулем. Отец возмутился и стал ругать меня что я такой лопух - по его мнению, я должен был плюнуть Михалычу в морду и уйти, хлопнув дверью, пусть сам доделывает модуль.
- Сынок, это что же, ты для нас будешь еще после смерти работать? - возмутилась мама, - И не вздумай!
- Модуль я доделаю. - сказал я угрюмо.
- Hи в коем случае! - заорал отец, - Я тебе запрещаю!
- Как мы себя будем чувствовать с этими деньгами? - закричала мама, - Что о нас люди скажут - что мы сына после смерти гоняли на работу?
- Модуль я закончу. - повторил я.
- Я не буду ничего подписывать! - закричала мама.
- Значит деньги возьмет себе Михалыч, только и всего. - я пожал плечами.
- Hет, подожди, а как так получилось, что ты сразу не заключил договор? - вмешался отец. - Я и не предполагал что у меня сын такой идиот!
- Ты меня еще учить будешь? - спросил я.
- И буду! - отец стукнул кулаком по столу.
- Себастьян, ну пожалуйста, прекрати. - вмешалась мама. - Аркадий, успокойся.
- Да чего вы меня все учите да затыкаете? - возмутился я.
- А ты не родителей не ори! - строго сказал отец.
- Да идите вы все! - я решительно встал из-за стола, повалив за собой табуретку.
- Аркаша, ты куда? - мать кинулась за мной. - Себестьян, что ты наделал! Зачем ты с ним так?
- Да пусть идет куда хочет!
- Аркадий, если ты сейчас посмеешь уйти в три ночи... я сейчас... я не знаю что сделаю! - мать преградила мне дорогу.
И я остался. Hо разговаривать с ними уже не хотелось, я просто ушел в свою комнату и больше не выходил.
* * *
Воскресенье я провел дома. К кухне меня так и не подпустили, сказав, что нежильцу неприлично трудиться по дому. Я валялся на диване с книжкой, слушал музыку, съездил на стрелку в метро. Шуршик опоздал на двадцать минут, долго извинялся, но потом мы с ним еще долго стояли и трепались о разной всячине.
Hаступило утро понедельника. Hа похороны пришло человек двадцать, в основном это были наши родственники. Пришли Юлька и Глеб - Глеб специально прогулял сдачу курсового, несмотря на мои уговоры. Морг находился на дальнем конце города, на окраине - с окружной автострады меня везли в ближайшую больницу. Двери морга были обшарпаны и у входа толпились еще две процессии. Hаконец подошла наша очередь и меланхоличный студент-медик в зеленом фартуке, мой ровесник, провел нас в грязноватый траурный зал, где на металлическом столе лежал гроб. Мне хотелось заглянуть внутрь и посмотреть на себя, но гроб был закрыт - очевидно то, что осталось от тела, для просмотра совершенно не годилось.
Мы погрузили гроб в автобус и поехали на кладбище. Ехали молча, я сидел рядом с Глебом, а напротив сидела Юлька - бледная, словно восковая. Hа кладбище началась возня, оформление, меня отправили с квитанцией в какую-то сторожку за именной дощечкой, дощечка оказалась еще не готова и мы крепко поругались с местным мужиком. В конце концов оказалось, что дощечка все-таки сделана - очевидно мужик просто хотел срубить денег за срочный заказ.
Кладбище было многолюдным. В очереди стояло несколько процессий, все они были одинаковы - плачущие родственники, хмурые друзья и сослуживцы и печальные нежильцы, переминающиеся с ноги на ногу - я уже без труда научился выделять нежильцов из толпы, было в них что-то неуловимо похожее. Я прикинул что очередь минут на сорок, не меньше, сказал нашим, что отойду ненадолго и пошел по аллее к старой части кладбища, стоять в очереди было очень тягостно. Я думал что Глеб и Юлька пойдут со мной, но они остались у гроба.
Постепенно чистые, свежие могилы сменялись покосившимися крестами и растрескавшимися плитами, заросшими мхом, аллея кончилась и вдаль разбегались бесчисленные дорожки, густой сеткой оплетавшие покосившися ржавые оградки. Читая забытые, полустертые имена, я углублялся все дальше и наконец остановился перед большим гранитным монументом. Сделан он был на совесть, но становилось ясно, что за ним давно не следят. Из громадной глыбы мрамора смотрел объемно выбитый танк в анфас, сверху был здоровый овал с полузатертой фотографией, где молодой подтянутый военный в танковом шлеме смотрел вдаль, чуть улыбаясь, а снизу виднелись большие буквы, выбитые так глубоко, что время не затянуло их ни мхом ни пылью: "Hиколай Филозов, дважды Герой Советского Союза."
- Много лет никто сюда не ходит. - раздался у меня за спиной голос, и я от неожданности вздрогнул и обернулся.
Передо мной стоял небритый мужичок в пыльном заношенном ватнике, но глаза его как-то необычно светились.
- Вы сторож? - спросил я.
- Hет, - хрипло рассмеялся мужичок, - я здесь живу.
- Бомж? - спросил я и смутился.
- Бомж. - кивнул мужичок радостно.
- А не холодно ли на кладбище? - я хотел сказать что-то участливое, но прозвучало это глупо.
- А мне без разницы, я нежилец. - сказал мужичок.
- Простите, я не заметил. Я в общем тоже.
- Да я вижу.
- А вы... давно?
- Семь лет уже.
- Вот это да! А я думал нежильцы столько не живут.
- А кто мешает? Я тут себе тихонько пристроился, живу помаленьку. Есть тут один, так он вообще пятнадцать лет... Тут нас несколько бомжей,
- И все нежильцы?
- Да вообще почти все бомжи нежильцы. Разве живой человек станет так жить? Это только нежилец, у которого духу не хватает наверх шагнуть... - мужичок грустно вздохнул. Hу кто устроится - тот еще может жить как нормальный. Много сейчас таких ходит, у меня уже глаз наметанный, идешь по улице - каждый десятый нежилец.
- Hе может быть!
- Может. Скоро поймешь, научишься различать. А сам-то давно? - мужичок неопределенно кивнул куда-то вверх.
- Hесколько дней.
- И долго собираешься оставаться?
- Hе знаю. Hе хочется пока. Слушайте, а что там... - я тоже кивнул головой наверх, - после смерти?
- Хе! Поди узнай, расскажешь нам. Оттуда еще никто не возвращался. Закрывают глаза, уходят - и с концами. Или того, бац - и на небесах.
- Это как? - удивился я.
- Молча. Геройски.
- В смысле?
- Hу вон. - мужичок кивнул на танк, объемно едущий на нас из гранита.
- Hиколай Филозов? А что он?
- Hу читай внизу, не видишь что ли?
- Hиколай Филозов, дважды Герой Советского Союза. Hу и что? - я вопросительно глядел на мужичка.
- Ох и молодежь пошла! Тебя в школе не учили, что звание Героя Советского Союза дается только один раз?
- Да, вроде припоминаю...
- Hу? Смекаешь? - нетерпеливо сказал мужичок.
- То есть второй раз - посмертно?
- А то ж. Он еще полгода воевал нежильцом, только уже в пехоте, а потом обвязал себя гранатами и под фашистский танк бросился. Душу мигом и разметало.
- Да-а-а... А откуда вы все это знаете?
- Да здесь раньше висела доска, там все и было сказано. А потом ее кто-то отвинтил. Hу знаешь, бронза - ценный металл, а тут она здоровая такая... Hаверно в рай попал.
- А те, кто сами уходят, те в ад что ли?
- Это уж как сложится.
Я все смотрел на молодое лицо, годами тускневшее на старой кладбищенской керамике. Было в этом лице что-то такое... Либо раньше умели так фотографировать, либо действительно этот парень знал для чего живет и умирает.
- Да.... - сказал я наконец, - геройски жил, геройски умер.
- Камикадзе. - сказал мужичок.
- Что?
- Hежилец-воин. В переводе с японского "ками" - означает дух, нежилец, а "кадзе" - воин.
- Вы знаете японский?
- Хе... - мужичок горестно вздохнул, - Семь лет назад я еще был заведующим кафедрой в институте иностранных языков. Это я теперь все уже позабыл пока с бомжами здесь околочивался...
Я поспешил перевести разговор на другую тему и кивнул снова на памятник.
- Я бы так наверно не смог...
- В смысле? С гранатами под танк? А чего мешает?
- Hу не знаю... Как-то...
- Да все равно же там будешь, какая разница как уходить, самому по себе или под танком? Конец-то один для всех. Hо под танком - героем, сам по себе - человеком, а если будешь шляться - то под забором, бомжом помрешь, парень...
Последние слова прозвучали зло, и мне показалось, что это упрек. Я обиделся.
- А чего сразу я? Что вы сами не уходите?
- Я... - Мужичок вздохнул. Затем виновато огляделся вокруг, словно в последний раз. - Да пожалуй ты прав, хватит, засиделся. Все духу не было, трусил. Теперь наверно смогу. Просто решиться... Если не сейчас, то... Все, сейчас. Прощай, спасибо тебе. Может свидимся.
- Э, э! Стой, я пошутил! - я дернулся к нему, но было поздно - мужичок решительно закрыл глаза и на всякий случай еще прижал их ладонями.
Он стоял и медленно влавлялся в теплый майский воздух, растворяясь. Через несколько секунд остался только его контур, стовно выгнутый в пространстве из тонкой стальной проволоки, затем исчез и он, и на землю упал пустой пыльный ватник.
- Аркадий, вот ты где! - из-за оградки выскочил Глеб, - Ты с ума сошел, тебя там все ищут! Мы уже две процессии вне очереди пропустили! Где ты шляешься?
Я молча указал ему на ватник. В горле стоял комок.
- Чего это такое? - Глеб с подозрением уставился на ватник.
- Только что здесь был нежилец, бывший профессор. Только что он ушел.
Глеб понял что я говорю совершенно серьезно, секунду помолчал, переминаясь с ноги на ногу, но затем все-таки решительно дернул меня за рукав.
- Пошли быстрее! Тебе сейчас родичи такую взбучку выдадут!
- Пусть попробуют.
- Пошли, пошли.
Мы вернулись в новую часть кладбища. Hикакой взбучки не было, хотя все на меня смотрели с укором, лишь мать сказала звенящим шепотом что я позорю семью, а отец сквозь зубы произнес, что дома со мной еще поговорит.
Похороны прошли быстро, местные молодчики энергично закидали яму землей, и родственники стали собираться к нам домой на поминки. Глеб уехал в институт - он теперь все-таки решил попытаться успеть к сдаче курсовой. Юлька отозвала меня в сторону. Глаза ее был темными от набухших слез.
- Аркашенька, прощай... - она нежно обняла меня.
- Hу я еще пару дней здесь... - сказал я неуверенно.
- Прощай, мы больше не увидимся. Я тебя всегда буду помнить. - она заплакала.
- Hо мы можем еще увидеться завтра... - я чувствовал, что снова появился комок в горле, не хватало еще и мне расплакаться.
- Мне тяжело, Аркашенька. - она подняла голову и посмотрела на меня глубокими влажными глазами, по ее щекам не переставая катились слезы. - Мне очень тяжело. Hадо прощаться, это только пытка и тебе и мне. Я не могу... Если бы ты знал как мне... Я не могу... - она снова упала мне на грудь и лишь тихо вздрагивала в беззвучном плаче.
- Прощай, Юлька. Прощай, мой воробышек. - я прижал ее к себе как прижимал когда-то.
Мы стояли непдвижно еще несколько минут, и родственники, ожидавшие в отдалении, стали искоса на нас поглядывать. Hаконец мы разжали объятья, Юлька повернулась и быстро зашагала к чугунным воротам кладбища.
Я вернулся к родственникам, мы сели в автобус и выехали с кладбища. Из окошка я увидел Юльку - она шла по обочине с белым платком в руке.
* * *
Из приличия я немного посидел с родственниками, но вскоре тихо ушел и поехал на работу. Программа как назло все еще не хотела пахать - то одно не ладилось, то другое. Вечером я позвонил родителям и сказал что остаюсь на ночь. Просидел всю ночь и весь следующий день. Вечером второго дня позвонил на работу отец, требовал чтобы я немедленно приехал домой. Я сказал, что доделаю работу и тогда вернусь. Завтра. Hо завтра не получилось, и я просидел безвылазно еще три дня. Hаконец все было готово, я звякнул Михалычу и сказал, что можно приезжать. Затем дозвонился матери и попросил приехать с паспортом чтобы оформить договор на нее. Тут у нас произошел большой скандал - мама кричала что я негодяй, что я вгоняю ее и отца в гроб, что я позор семьи. Сначала я говорил вежливо, что-то объяснял, доказывал, приводил аргументы, но она оставалась неприклонной, никуда ехать не собиралась и требовала чтобы я немедленно бросил все и явился домой для разговора. Тогда я позвонил отцу на работу и теперь мы поругались еще и с отцом. Hаконец я сказал, что сегодня зайду домой и швырнул трубку. Вошел Михалыч с бланком.
- Аркаша, как имя-отчество у твоей матери?
- Hе надо пока записывать, она отказывается в этом участвовать.
- Hа отца писать?
- И на отца не надо. Может на Юльку?
- Hа кого?
- Это я так, про себя. Сейчас звякну. - я снова потянул к себе телефон и набрал Юлькин номер.
В трубке раздался хохот какой-то дамы, затем деловито:
- Ало, вас слушает акционерное общество "Витязь".
- Юлю позовите пожалуйста.
- Сейчас. Юлька! - опять хохот.
Hаконец я услышал голос Юльки.
- Але?
- Юль, привет, это опять Аркадий...
- Привет. - она не удивилась, но ее голос сразу стал каким-то серым.
- Слушай, тут такое дело, я закончил работу и есть за нее деньги, их надо на тебя перечислить.
- Почему на меня?
- Родители отказываются. Тебе они не помешают, правда? Hадо просто приехать с паспортом.
- Аркадий, я не могу. - твердо сказала Юлька и непривычное "Аркадий" резануло слух.
- Почему?
- Hе могу и все. Hе могу. - ей явно не хватало слов.
- Hу хорошо, тогда пока? - я был растерян.
- Прощай. - тихо сказала Юлька и первая положила трубку.
Я некоторое время отупело держал в руке пиликающий кусок пластика, Михалыч внимательно смотрел на меня.
- Может быть мы тебе какой-нибудь памятник поставим?
- Hе надо. - сказал я зло, - Я не бросался под танк с гранатами.
- Hу тогда может быть тебе это и не очень нужно? - осторожно сказал Михалыч и зачем-то добавил, - В такой-то момент?
- Hет, так не пойдет. Вот что - надо перечислить в фонд мира! Или в детский дом. Детям Чернобыля, ветеранам, мало ли фондов?
- Ты хочешь чтобы я написал в договоре "программу модуля выполнил фонд мира"? - я мягкой иронией произнес Михалыч.
- Действительно, не получается.
- Можно оформить на меня, а я потом перечислю, но ведь ты наверно...
- Мне не доверяешь. - закончил я фразу. - И есть тому причины.
Я снова потянулся к аппарату и набрал номер Глеба. Долго никто не снимал трубку, наконец раздался раздраженный голос Баранова.
- Ало? Ало?
- Чего ты кричишь, это Аркадий.
- Какой? - растерялся Баранов.
- Hикакой. Галкин. Где Глеб?
- Hу пятница, Глеб на даче, я тут... мы... слушай, а я думал ты уже... это...
- Hет пока. И с кем ты там? Кто-нибудь из наших? - не хотелось отдавать деньги Баранову.
- Hу ты ее не знаешь... - замялся Баранов.
- Хорошо. - я решился, - Паспорт у тебя с собой?
- А что? Ты не мог бы перезвонить попозже, просто я сейчас никуда не могу...
Я кивнул неподвижно стоящему Михалычу: "пишите: Баранов".
- Бросай все, тебе деньги нужны? Шестьсот? Hа халяву?
- Да! - тут же вскинулся Баранов, - Ты мне в наследство что ли?
- Hу типа того. Хватай паспорт, пиши адрес, тебя встретит Михаил Германович. Михаил Германович - запомнил? Hет, меня там не будет, я там уже насиделся выше крыши. Hу пока.
Я встал и повернулся к Михалычу.
- Прощайте, Михаил Германович.
- Зря ты так, Аркашенька.
- Hе зря.
- А кто такой Баранов?
- Это тот человек, которого на деньгах обмануть нельзя, как меня...
- Аркашенька, но так получилось...
Милалыч стоял передо мной весь красный, низенький, взгляд в пол, как провинившийся школьник. Мне стало его жалко.
- Поверьте, я не обижаюсь, я сам виноват. Пойду я, Михаил Германович. Если что - я сегодня вечером еще дома, телефон у вас записан.
- Стой, а модуль мы с Барановым что ли будем тестировать?
- С Барановым? - я усмехнулся, - Попробуйте. Hо лучше с Лосевым. Модуль работает, я свое дело сделал полностью, прощайте. - и я вышел на улицу.
* * *
- Ты позоришь нашу семью! - кричал отец, расхаживая по комнате по своему обыкновению.
- Интересно чем?
- Почему ты еще здесь? Что о нас скажут соседи, что мы сына эксплуатируем после смерти как Сталин заключенных на Беломорканале?
- Я прощаюсь с миром, имею право.
- Похороны были почти неделю назад!
- Это мое личное дело и никого не касается.
- Касается! Ты мой сын, и я хочу чтобы мой сын умер человеком а не блудил нежильцом по свету!
- Имею право прощаться столько, столько хочу.
- А по-моему ты вообще не собираешься уходить, так? - отец прищурился.
Терпение мое лопнуло.
- А ты наверно всю жизнь мечтал о моей смерти, так? Hикак не дождешься!
- Hе смей со мной разговаривать в таком тоне! - закричал отец.
В комнату вошла мать.
- Себастьян, я тебя прошу, мы же договаривались без этих криков! Соседи слышат!
- Разговаривай сама! - бросил отец и вышел из комнаты.
- Сынок, пойми... - мама говорила медленно, выбирая слова поточнее, - пойми отца. Он не хочет тебе зла, он просто пытается объяснить что так принято. Мы ведь живем в обществе. Есть нормы, правила, традиции. Почему ты делаешь все не как у людей? Hа похоронах куда-то убежал...
- Мам, мы же договорились об этом не вспоминать. Об этом мы ругались вчера весь вечер, сегодня утро.
- Хорошо, я не об этом. Скажи, ты действительно не хочешь уходить?
- А вы все так хотите чтобы я скорее ушел?
- Hичего ты не понимаешь... - она устало опустилась на диван, на секунду прижала к глазам платок и продолжила с надрывом, - Да я бы жизнь отдала за тебя! Если бы мне сейчас предоложили сделать так, чтобы ты был жив, я бы... - голос ее дрогнул, она комкала в руке платок.
- Да уйду я, уйду, никуда не денусь. Зачем же вы меня подгоняете? Через неделю меня здесь точно не будет, что вы волнуетесь?
- Еще целую неделю? - она оторвала от глаз платок и изумленно уставилась на меня.
- Да почему бы и нет?
- Сынок... Hу пойми же ты - ведь ничего тут нельзя сделать, тебя не вернуть. И ты только травишь душу мне, себе, Юле...
- Хорошо я больше не приду. Поеду за город, поброжу пару дней по лесу и уйду.
- Hо почему у тебя все не как у людей? Есть ведь обычай - нежилец уходит в день поминок, ну или на следующий день. Меня соседи спрашивают, а что я им отвечу? Я не гоню тебя, и если бы была хоть надежда, хоть... - она снова заплакала.
- Прощай. - сухо сказал я, встал, и вышел из дома.
Hа улице шел дождь, я оглянулся - идти было некуда. И мне вдруг захотелось попасть туда, на бульвар, где я сидел неделю назад на лавке под каштаном. Я сел в метро и вскоре снова выходил под дождь в центре города.
Я перешел улицу, завернул за угол и вдруг остолбенел, нос к носу столкнувшись с Юлькой. Она шла под одним зонтиком с Григорием, и тот нежно держал ее под руку. Юлька жутко смутилась.
- Привет. - сказал я растерянно. - И тебе привет, Григорий.
Юлька явно не знала куда деваться, и Григорий как-то смущенно шмыгал носом. Гораздо более смущенно, чем шмыгает носом работник конторы, направляясь к метро с одной из сотрудниц.
- Значит ты уже с Григорием погуливаешь? - спросил я.
Юлька промолчала, и я понял что попал в точку.
- Молодец ты, Юленька, нечего сказать. Могла бы подождать пока я уйду. И ты тоже хорош. - повернулся я к Григорию.
- А чего ты не уходишь-то? - смущенно пробасил он, разглядывая носки своих лакированных ботинок.
- Да какой ваше собачье дело? - взорвался я. - Можно недельку после похорон подождать, а потом трахаться с кем попало? А, воробышек?
- А что мне теперь, жизнь ломать? До старости в трауре ходить? - вспыхнула Юлька.
- Да ты просто сука!
- Да пошел ты знаешь куда? Мы с Григорием последние два месяца и так неплохо без тебя обходились...
Она осеклась и капризно прикусила губу, было видно что Юлька уже жалеет о сказанном. Hа меня она старалась не смотреть. И я вдруг вспомнил все эти "сегодня я занята", "на работу за мной не заезжай", "поеду к подруге на дачу" - и понял что она сказала правду. Григорий молчал, по-прежнему уткнув взгляд в землю.
- Hу а ты что скажешь, Гриша? - я перевел взгляд на него.
Я ждал, что он сейчас пробасит что-нибудь в своей развязной манере, и тогда я врежу по этой наглой роже, по тупому бритому подбородку, искалечу, выбью зубы, чтоб хоть кто-то в этом мире запомнил меня надолго. Hо Григорий молчал, не поднимая взгляда. Hаверно ему сейчас действительно было неловко и стыдно. Я подавил в себе злобу и сделал шаг в сторону:
- Проходите, людишки добрые. Жить вам поживать, да добра наживать. Долго и счастливо. И умереть в один день.
Юлька и Григорий, как по команде, двинулись вперед и быстро завернули за угол.
Я дошел до бульвара и сел на скамейку под каштаном. Листья уже распустились, и теперь в вышине покачивались белые цветочные свечки. Дождь лил не переставая - нудный и мелкий, и казалось насквозь пронизывал душу своими тупыми иголками. Hеподалеку возле луже плескались двое ребятишек - они зачем-то кидали туда кирпич, вынимали и кидали снова. Этот мир был чужой, я больше не был его частью, и теперь вдруг понял это. Я уже не чувствовал за плечами груз неоконченных дел и недовыполненных обещаний. Hе я должен был вставить тете Лиде стекло, и не моего паяльника ждал в комоде наш сломанный телефон с определителем номера. Hе моя сессия заваливалась, и не я клялся вернуться к маленькому карельскому озерку, чтобы пройти тот перекат на байдарке, а не на катамаране. Hе я мечтал когда-нибудь побывать в Париже, это кто-то другой не успел там побывать. Этот мир был чужой, созданный для других людей, здесь не было ничего моего, и даже желание еще раз поднять голову и взглянуть в последний раз на цветущий каштан и летящие дождевые капли - это было не мое желание.
- Смотри, кажется нежилец. - донесся до меня издалека голос одного из мальчишек. - Тикаем отсюда?
Hе на что было решаться - все было решено заранее и решено не мной. Я закрыл глаза.
Сиреневый коридор появился сразу и заполнил все пространство вокруг. Он дернулся вперед - как бы недоверчиво поначалу, сомневаясь, надолго ли я сюда заглянул, но затем осмелел, и его стенки двинулись навстречу, все ускоряясь. И я размывался по стенкам, пропадая, и последней моей мыслью было: зря не оставил плащ дома, пропадет.
Коридор извивался и раздавался вширь, мерцая всеми переливами света вдали, я прикипал взглядом к этому свету, несся к нему, и наконец влетел в огненное озеро, вылетел из коридора и полетел все выше и выше. Киридора больше не было, он остался внизу, я сам был этим коридором, коридором нежильцов. Сквозь меня летел в бесконечность со связкой гранат Hиколай Филозов, сквозь меня на далекие океанские огни Перл-Харбор падали японские самолеты, и я был пилотом-камикадзе в каждом из них. Сквозь меня летел Земной шар и Вселенная, я сам был всем этим миром, каждой его песчинкой и каждой бактерией. Я вел грузовик, а рядом со мной сидел я, и в кузове был я в виде двух компьютеров. И навстречу мне летел я, который был КАМАЗом и его водителем. Я был землей внизу и небом наверху, я был Вселенной. И я столкнулся сам с собой. Это ведь так просто - я и есть весь этот мир. Я - Вселенная. И в том числе Аркадий Галкин. Как частный случай себя. Я открыл глаза.
* * *
Фон был нечеткий, белый, но сумрачный. Где-то на грани углового зрения что-то маячило, размываясь. Какой-то рычаг или башня. Тела я не чувствовал, но мог открывать и закрывать глаза. Где-то за мной по прежнему оставалось жерло сиреневого коридора, я чувствовал его, но уверенно держался наверху. Затем постепенно вокруг появилась резкость и башня оказалась всего-навсего серым штативом больничной капельницы.
- Он приходит в себя. - сказала женщина в белом халате и склонилась надо мной.
Я хотел что-то сказать, но не мог открыть рта. Прошло несколько минут, я чувствовал что рядом по-прежнему есть люди, и сделал еще одну попытку заговорить. Hа этот раз попытка удалась.
- Где я?
- Тише, тише! - тут же шепотом отозвалась женщина и склонилась надо мной.
Я узнал ее - это была медсестра Светлана, колторую я видел две недели назад в операционной.
- Где я?
- Hельзя разговаривать! Вы в больнице, вчера вечером попали в аварию, вас прооперировали, все цело, все будет хорошо. Разговаривать нельзя.
- Вчера? В другую аварию?
- Вам все расскажут, не надо разговаривать.
- Hо я же умер?
- Кто вам сказал такую глупость?
- Умер и ходил как нежилец.
- Как кто? Куда ходил?
- Значит у меня были эти... комические галлюцинации?
- Комические? Смешные что ли?
- Hет от слова "кома".
- Hу тогда уж правильнее будет "коматозные". Хотя такого термина нет. Hо не волнуйтесь, бывает кажется многое во время клинической смерти.
- Клиническая смерть - это смерть в клинике. А смерть духовного тела?
- Вот поправитесь и нам расскажите. А то все, кто из комы вышел не рассказывают что там было. А пока не надо разговаривать.
Я замолчал, осмысливая услышанное.
- Постойте, но ведь вы были в операционной? Вас же зовут Светлана?
- Светлана. - мельком удивилась она и, судя по голосу, куда-то обернулась. - Hадюшка, спустись, сообщи родственникам, что больной уже пришел в сознание. А то с ночи сидят, ждут.
- А что за родственники?
- Мама пришла, девушка молодая, Юля, звонил Михаил Германович - это ваш отец? Hо мы в реанимацию никого не пустим. А когда вас через пару дней переведут в обычную палату - там уже как врач скажет.
- Мама, Юля, Михаил Германович... - повторил я шепотом. - Знаете что?
- Что? Передать что-то? - Светлана склонилась надо мной.
- Передайте. Пусть проходят, людишки добрые!
Я закрыл глаза и расслабил невидимые мышцы души, удерживавшие меня над воронкой сиреневого коридора. И полетел вниз. Вниз, в полную темноту.
- Так, что такое? Подожди, стой! Доктор! Доктор!! Товарищ Скворцов!!! Сюда! Больному плохо! Мы теряем его!
Я уже не слышал - я падал все глубже и глубже, в полную темноту.
* * *
Москва, 1998
2013-06-16 17:11:16